Одни сутки войны.

       №1                                   Одни сутки войны. 

Я хотела бы рассказать об одной истории, которая произошла с моим отцом на войне.

В многонациональной стране СССР никому и в голову не приходило, что Великая Отечественная Война – это дело России, Белоруссии, Украины. Война была болью, страданием, лишением всей большой страны и всего народа: от Кушки до Северного Ледовитого океана, от Крыма до Владивостока – везде ощущали страдания, страх, муки войны и ненависть к врагу. Всё это сплотило весь народ.

В Узбекистане аксакалы, обращаясь к воинам, уходящим на фронт, говорили: « Сынок, защищая украинскую хату, ты защищаешь свой родной дом, где живут твои мать, отец, братья и сестры». Жители городов и кишлаков собирали продукты, одежду, свои сбережения для состава, уходящего на фронт. Моя мама связала десять пар варежек для солдат. Значительный вклад внесли артисты, художники, писатели, отдавая деньги и драгоценности. Это был     неподдельный патриотизм, составляющий частицу победы.

Ташкент в кратчайший срок принял, разместил и пустил в производство эвакуированные заводы из Украины, Белоруссии и России. В эти грозные годы для эвакуированных, бежавших от фашистских пуль, ташкентцы открывали ни только двери своих домов, но и свои сердца. Делились всем, чем могли.

Мой отец воевал с первого до последнего дня войны. Победу встретил в Югославии. Были всякие дни за эти четыре года, когда солдаты и офицеры не спали, когда холод или жара отнимали последние силы. Трудно было всем, но когда боец чувствует, что рядом друг, единомышленник и просто ЧЕЛОВЕК, то идёшь рядом с ним под пули и даже на смерть.

Наш почтальон, бобо-ака, стал частью семей, куда он приносил весточки с фронта. Его два сына тоже воевали, поэтому он негласно подглядывал в письма – треугольнички, которые просто складывались в треугольник и без конвертов и марок находили адресат. При получении плохого известия, он передавал письмо единственному мужчине – домкому Бирюкову, дяде Стёпе. А на его долю приходилось самое печальное: сообщение о гибели.

Мы не очень часто получали папины письма – треугольнички, которые всегда начинались со слов:

«Здравствуйте, мои дорогие, родные и любимые жёнушка и два моих глаза, Катя и Алик…». В этот день солнце светило особенно ярко. Мама читала последнее письмо всем: сёстрам, брату, подругам, соседям. Эта радость длилась несколько дней. Я уже содержание письма могла пересказать наизусть, а мама его читала каждому, кто хотел, а хотели все. И вдруг долгое время писем не было. Страшные мысли приходили маме в голову: погиб, попал в плен, ранен…

А вот что произошло. Это был тот период, когда немецкие войска уже отступали, но яростно наносили удары, где только могли, сжигая за собой мосты, дома –  всё, что могли уничтожить. Зима была лютая. Снегом замело все бескрайние просторы. Только широкие лесные пространства уберегали партизан и армию от глаз врага, который уже боялся туда сунуться. Суровая зима безжалостно выкуривала с просторов нашей родины непрошенных и неготовых к российской зиме немцев. Чтобы быстрее покинуть неизвестную им  местность, они должны были перебазироваться на другой берег широкой реки. Оставался один большой мост, чтобы переправиться на другой берег. Кто первый до него доберётся немцы  или наши войска, тот и сможет перебраться на другой берег. Если первыми придут немцы, то они, непременно, после переправы взорвут мост. Перед генералом армии стояла одна задача: не допустить немцев к мосту, чтобы сохранить мост.

Небольшой отряд во главе с командором В.Н Благородским, выходцем из Белоруссии, был послан на отвлекающее немцев задание. В этом отряде был и мой отец, офицер Михаил Шаломович Шахмуров со своим сослуживцем по ташкентскому банку лейтинантом И.М.Игумновым, с детьми которого мы с братом ходили в один ведомственный детский сад. В мирное время мой отец был кредитным инспектором, а И.М.Игумнов являлся старшим кассиром городского отделения Госбанка. На фронте папа возглавлял финансовую службу и, в основном, находился при штабе, выполняя – при необходимости – должность писаря, т.к. он обладал каллиграфическим почерком, который унаследовал от своего отца. Все дети и некоторые внуки унаследовали от деда этот прекрасный дар. А И. М. Игумнов находился на   интендантской службе. Папа в письмах всегда передавал привет его жене, детям и родителям.

Все три офицера были молоды, выносливы и красивы. В.Н. Благородский – высокий блондин с голубыми глазами, белокожий с лёгким румянцем на лице. Мой отец –  смуглый, ярко выраженный брюнет с карими глазами, высокого роста, как все его девять братьев. И.М.Игумнов был среднего роста, рыжеволосый со множеством веснушек на его белоснежном лице, с зелёно – карими монголообразными глазами.

Отряд состоял из тридцати человек. Цель отряда: любой ценой сохранить мост для переправы. Все офицеры должны были одеть солдатское обмундирование без знаков отличия. В отряде находился переводчик, студент иняза, который добровольцем пошёл воевать. Отряду вменялось внушить немцам заведомо ложную информацию, что мост захвачен Советской Армией, и необходимо найти обходной путь. Генерал  не хотел вступать в бой, чтобы сохранить армию. Разведка должна была определить силы противника и его направление, после чего штаб армии решит, как поступить дальше.

Наступали сумерки. За день от лучей солнца часть снежного покрова расстаяла и земля местами оголилась.

Не успел отряд показаться из-за леса, через который проходил кратчайший путь к заданой цели, как им       навстречу выступили немцы, сгруппировавшиеся для форсирования переправы. Тридцать советских бойцов были сразу окружены и обезоружены. Следом послышалась пресловутая команда: «Коммунисты, командиры и евреи – два шага вперёд!» Как вдруг боевой товарищ и сослуживец по Ташкенту небрежно протянул своему командиру, моему отцу: « Михаил, что стоишь, выходи…!». В.Н Благородский  моментально метко отразил: «Так и ты же обрезанный, больше него похож на еврея. Сейчас скажу, что ты еврей…. и поверят». Слова переводчика заглушили голоса. Он объяснял, что отряд давно отстал от действующей армии и готов помочь немцам найти дорогу к переправе. Немцы в это мало поверили, но были готовы принять помощь отряда вывести их к переправе. По разработанному плану отряд повёл немцев по неприкрытым лесом местам, что в два раза дольше, чем пройти лесом. Тридцать советских обезоруженных солдат в окружении врага вышли на железнодорожную колею, которая местами была разрушена бомбами, образовав огромные воронки. В темноте было трудно пройти. Во многих воронках снег уже отттаял, образовав небольшие лужи. Кругом были снежные просторы, только воронки сливались с цветом солдатских шинелей.

В.Н. Благородский приказал отцу прыгнуть в воронку, когда тот отвлечёт немцев, чтобы добраться до штаба и доложить обстановку. Слышал этот приказ Игумнов или нет, но когда отряд в окружении немцев отошёл, и отец стал выползать из воронки, он понял, что тут есть ещё кто – то.                                                    – Михаил, это я, Исроил. Ты меня прости, я ничего не имел дурного против тебя. Это я так, пошутил, – узнал отец голос Исроила.

– Ты что специально прыгнул сюда извиняться? Бог простит. Идём. Некогда разбираться.

– Я не могу идти.

– Ты уже не хочешь воевать, отвоевался? Тогда оставайся.

Игумнов молящим голосом проныл:

– Я, кажется, подвернул ногу. Не могу выбраться. Ну а ты иди. Меня сам Бог наказал, видно, поделом мне.

Дрогнуло сердце молодого офицера. Вспомнил его троих детей, жену и стареньких родителей. Подумал о нас, о своей семье и о том, что это злая, жестокая, бездушная война, несущая горе, меняющая человеческий облик, продолжается. Кому удастся дойти до её конца? А что завтра может произойти с ними? Рассуждать было некогда, он сказал:

– Давай руку. Помогай другой ногой. Я постараюсь тебя вытянуть.

Они выбрались из воронки. Находиться в бесконечном белом пространстве было опасно. Отец дотащил его до леса, где его оставил, а сам поспешил в штаб армии. Выслушав сообщение офицера, генерал, обратив внимание на грязную и мокрую шинель, предложил отцу кружку водки, от чего он не отказался, но спросил разрешения снять мокрую шапку. Дождавшись, когда отец опустошит кружку, генерал сказал:

– Михаил, посмотри на себя в зеркальце.

Он глянул и, улыбнувшись, сказал:

– В нашем роду все седеют рано. Значит, мой черёд пришёл сейчас.

Так мой отец за одну ночь поседел. На его голове не было ни одного чёрного волоса. Ему тогда исполнилось  тридцать лет.

Ранним утром следующего дня отряд без потерь был отбит, немцы взяты в плен. Путь к переправе был безопасен. Молодой переводчик веселил окруживших его солдат рассказами о немецких сапогах – портянках на деревянной подошве.

Мороз подстёгивал Михаила позаботиться о раненом Исроиле. Двое солдат с насилками помогли доставить его в часть.

А вот командира отряда В.Н. Благородского ожидало жуткое известие. Под Минском, в Новом Поле, куда он отправил жену с двумя детьми к родителям, вся семья погибла. Решено было сломленного печальным известием командира срочно отправить в отпуск. Но куда? Нет ни семьи, ни дома.

Всё, что мог предложить мой отец – наш дом в Ташкенте. Генерал поддержал это предложение и В.Н.Благородский приехал в Ташкент. Мама, её сёстры, все наши соседи от всей души приняли его, окружили заботой и вниманием.

Помню: В.Н. Благородский опускает моего шестилетнего братика в свои сапоги, надев на него военную рубашку с погонами, опоясав его ремнём, а на голову надев шапку-ушанку, отдавал ему приказы. Во всём этом обмундировании братишка вышагивал по комнате с гордым видом военного человека. В конце войны нашёлся отец В.Н.Благородского, который прошёл войну в партизанском отряде и чудом остался жив.

В октябре 1945 года мой отец вернулся домой. Когда он уходил на войну, мне было четыре с половиной года, и в моей памяти он сохранился с чёрным цветом волос, а вернулся – седовласый человек. Мне казалось, что это не мой отец. Мама признала его и седым, только тогда и я его признала. Однажды он рассказал, как он поседел.

История с поступком Игумного глубоко ранила моё сердце. Понять предательский поступок я не могла. Семья Игумного неоднократно выражала моему отцу благодарность за его великодушие. Но я, встретившись с ним, не здоровалась. Однажды он остановился и решил поговорить со мной. Я была строптивой девчонкой. Честность и бескомпромиссность не позволяли мне простить этого человека. Воспитание, культура востока, укоры родителей заставили смириться с положением вещей. Он дал мне понять, что я не права, что не здороваюсь с ним:

– Я виноват перед твоим отцом, и он давно меня простил.

Я обещала с ним здороваться, но сказала, что папа смог его простить, а я не могу простить предательство.